Сергей Капков: «Я помогал этому поколению как мог»

Бывший глава департамента культуры Москвы Сергей Капков последние четыре года руководит Центром исследований экономики культуры, городского развития и креативных индустрий экономического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова. Вместе с частными инвесторами он разрабатывает проекты благоустройства российских городов и консультирует региональные власти. Сейчас Центр трудится над стратегией пространственного развития Первоуральска, на реализацию которой заказчик — Челябинский трубопрокатный завод (ЧТПЗ) — планирует ежегодно тратить около миллиарда рублей.

В интервью «РБК-Недвижимости» Капков рассказал об особенностях работы в регионах, своей жизни после ухода из московского правительства и тоске по новым хипстерам.

— В последние годы вы переключились с Москвы на регионы, где делаете сразу несколько проектов по благоустройству небольших городов. С чем связана такая переориентация — там больше свободы или денег?

— Возможностей для работы. Интересно ведь не просто что-то нарисовать, а нарисовать и сделать. В регионах в этом большая потребность, плюс желание отдельных инвесторов и местных властей вести диалог.

— Ваш самый крупный сегодня проект — в Первоуральске. Но там вы не ограничились только благоустройством, а, по сути, перепрошиваете и перезапускаете город полностью. Насколько это сложно сделать в месте, которое для вас плохо знакомое, не свое?

— Это большая интересная задача. По заказу Челябинского трубопрокатного завода (Группа ЧТПЗ) мы делаем комплексную программу развития города Первоуральск, включающая в себя — от благоустройства парков и набережных, до модернизации местного дома культуры, разработку колористических паспортов жилых домов, политику первых этажей, транспортную схему, программу городского освещения и озеленения. При разработке концепции развития города мы изучали и анализировали запросы местных жителей, проводили форсайт- сессии с участием горожан.

— На сколько лет это все рассчитано?

— Какие-то программы на два-три года, другие — бессрочные, например, программа озеленения. Это вопрос сроков и желания местных властей.

— Трудно было найти общий язык с местными властями?

— Максимально просто. Администрация с огромной благодарностью отнеслась к инициативе ЧТПЗ и к тому, что есть люди, которые могут сформировать глобальный взгляд на развитие города.

— Опыт работы в регионах отличается от московского?

— Куда бы ты не пришел, ты всегда должен находиться в дискуссии с жителями, корректировать работу в соответствии с их пожеланиями, доказывать состоятельность своих идей. Мы же не с нуля все рисуем. Сначала делаем комплексное исследование города, которое включает потребительские предпочтения, трафик людей, анализ больших данных, в том числе покупательской способности, и многое другие. Технология одна что для Москвы, что для Урала.

— То есть приход частного капитала в урбанистику — это эффективно?

— Частный капитал не приходит в урбанистику. В нашем случае частный капитал ответственен за создание комфортной городской среды и нанимает нас как профессионалов. И дальше помогает это реализовывать, потому что они платят большие налоги, большая часть жителей этих городов — их сотрудники. То, что бизнес приходит в создание комфортной городской среды, не новость. Достаточно посмотреть на опыт Сбербанка в Петербурге, Калининграде и в других регионах. «Лукойл» участвует в программе развития городов, он это делает по доброй воле.

— С какими еще частными проектами работаете?

— У нас все инициативы частные, мы же с государством не работаем. Например, сейчас вместе с компанией «Сибур» делаем проект благоустройства в Тобольске. Всего около 14 проектов в работе, но говорить о них подробно пока не могу.

— В Москве есть какие-то проекты или в этом смысле она потеряла для вас интерес?

— Почему вы думаете, что потеряла?

— Москва прошла большой эволюционный путь: здесь многое уже произошло, какая-то градостроительная революция в хорошем смысле уже, наверное, невозможна. А вы как раз по части революций.

— Я тоже, как и Москва, прошел большой эволюционный путь, и мне всегда есть, что предложить Москве.

— Например?

— Продолжать существующие городские программы. Урбанистика — это же не смена асфальта на плитку, урбанистика — это изменение управленческих решений и приоритетов развития города. У Москвы 14 программ по развитию города, каждая из которых рассчитана на пять лет. Вот ими и надо заниматься. Успех команды Собянина — именно в этих программах, где есть целевые показатели, KPI, отчетность и так далее. У каких регионов это есть? Разве что у Татарстана и еще ряде Российских городов. У остальных нет, там деньги раздают по какой-то бюджетной росписи, и неважно, много или мало денег — ответственность минимальная.

— Не скучаете по работе в московском правительстве?

— Я скучаю по большим масштабным задачам, которых в московском правительстве всегда будет много.

— Какие из них — задач — вы хотели решить, будучи главой департамента культуры, но не успели?

— Дома культуры можно было бы сделать интереснее, быстрее и объемнее. Нужно создавать центры районных сообществ. В Москве огромное количество домов культуры, больше ста, и важно, чтобы они стали центрами культурной, содержательной, смысловой жизни города, которые будут формировать внятные запросы к властям, к бизнесу, к самим себе.

— Вот про запросы. В конце нулевых—начале десятых у московской интеллигенции был ясный запрос на современную городскую среду, на город с человеческим лицом…

— Да не было никакого запроса! Этот запрос сформировал я.

— Вы пришли в Парк Горького в 2011 году, а «Стрелка» появилась в 2009-м и стала первым образцом современного общественного пространства. Так что ветер начал дуть уже тогда.

— В начале десятых мы проводили социологические исследования и слышали одно и то же: нам ничего не надо, нас и так все устраивает, нам бы поменьше работать, побольше получать. Я пришел и сказал: вам нужна другая среда, и все поверили в это.

— Сейчас запроса тоже нет?

— Я его не вижу.

— А какой бы хотели увидеть?

— Я бы сформировал запрос на активных горожан, которых у нас нет. Вернее, они наверняка есть, но их не видно. В 2011 году я таких людей видел — им было 25-28 лет, и они чего-то хотели. Сейчас они где?

— Может, среди тех, кто летом выходил на уличные протесты против нечестных выборов. Чем не запрос?

— У них есть определенные требования к власти, зачастую оппозиционные. А где позитивная повестка? Хорошо, вы против этого, а за что? Они не знают. Ну раз не знаете, то и диалог невозможен.

— Вы сейчас как Путин говорите.

— Ну и что? Я действительно так думаю. Когда я работал в Парке Горького, ко мне приходили ребята и что-то предлагали. Например, пришел парень и говорит: «Сергей Александрович, я занимаюсь воркаутом». Я не понял: «Это что такое?» — «По-вашему, на брусьях подтягиваюсь. Давайте установим их в парке». Так мы и установили. Сейчас кто-то с чем-то приходит? У меня много знакомых в мэрии, никто туда не идет ни с чем.

— Может, что-то в консерватории подправить?

— Смотря в какой.

— Сегодняшняя власть может что-то сделать, чтобы эти активные горожане появились?

— Власть пытается это сделать: есть гранты, выделяются помещения, дискуссионные площадки — делайте что хотите. Но нет этих людей, вернее, есть отдельные люди, которые не объединяются в движения. Меня вообще больше всего сейчас волнует вопрос, кто движущая сила Москвы. Какое поколение является самым содержательным? Я не могу ответить на этот вопрос.

— В наших условиях для объединения чаще всего нужен конфликт вроде закрытия «Ямы» или застройки Бадаевского завода.

— Вот именно. Люди объединяются, когда наступает программа реновации, какая-нибудь стройка, когда-то видят какую-то несправедливость. А где объединение людей, которые за будущее, за гуманизм? Или хотя бы за отказ от использования пластиковой посуды.

— Может, это обратная сторона гиперурбанизации — не объединение людей, а их разъединение.

— Вполне может быть. Количество моделей пользования городом стремительно меняется. Если раньше были только автомобилисты и пешеходы, то сейчас их сотни. Город — это сообщество разных людей, и до них нужно достучаться, их нужно найти.

— Когда вы ушли из московского правительства, было принято говорить, что закончилась маленькая московская оттепель, хипстерская вольница и прочие прекрасные вещи. Если отвлечься от метафор, вы почувствовали смену курса, какие-то новые приоритеты, которые появились у города?

— Нисколько. Город продолжает развиваться, как развивался. Есть же куча программ, которые работают не первый год. Все эти метафоры про оттепель понятны. Был запрос от поколения, которому я активно помогал как мог в рамках своей работы. Вы же помогаете ребенку научиться ездить на велосипеде — сначала он падает, ты за ним бежишь, поднимешь, поддерживаешь, а потом он начинает ехать сам. Я помогал этому поколению. Чего оно не поехало? Я не могу крутить педали за этих людей.

— Вы обижены на это поколение?

— Нет, но мне жаль, что я их не вижу сегодня. Лет семь назад ко мне приходили ребята и говорили — помогите нам открыть кафе. И я помогал. Они ведь и сегодня могли что-то делать, но куда-то растворились. Видимо, все ушли на госслужбу. Я сейчас я прихожу в министерство экономики и вижу людей уровня замминистра, которые меня помнят еще по Парку Горького, потому что там проводился день открытых дверей Высшей школы экономики. Они мне говорят: «Мы выросли у вас в Парке Горького». А они уже начальники на больших должностях. Меня сейчас больше заботить другой вопрос — чего хотят сегодняшние 20-летние.

— Вы же работаете в МГУ и каждый день этих людей видите. Вам про них совсем ничего не понятно?

— Очень мало. Они только лет через 15 станут поколением, которое будет принимать решения. А я хочу понять про здесь и сейчас. Мы как раз только закончили исследование, этому посвященное. Я не доверяю современной социологии, поэтому пришел к выводу, что единственный способ что-то понять про людей — анализировать большие данные.

— Большие данные какого рода?

— Самого разного — от потребления кофе до использования каршеринга. Один пример: сейчас все обсуждают запрет продажи алкоголя в магазинах на первых этажах жилых домов. Многие эту инициативу поддерживают, а я смотрю на данные, которые мы мониторим ежемесячно, и хватаюсь за голову. Все эти магазины через месяц закроются, потому что больше половины их выручки — именно продажа алкоголя. К чему это приведет? В городе появятся «гнилые зубы» в виде заколоченных витрин. Потом, конечно, жизнь все расставит по своим местам: где-то бизнес переориентируется, где-то арендодатели поумерят алчность. Но мы-то уже сейчас знаем, что так будет. То же и с сервисами по доставке еды и продуктов. Удобные сервисы, но через пару лет они убьют магазины шаговой доступности, а это рабочие места, налоги, безопасность и так далее. Сервисы изменят город быстрее, чем любая градостроительная политика. Вы знаете, например, где живут водители «Яндекс.Такси»? На востоке и юго-востоке Москвы. А основные заказы утром — на западе. Они все едут в центр и создают пробки. Вот этими проектами сегодня нужно управлять.

— Нет амбиций заняться этим на государственном уровне?

— Мы много кого консультируем, в том числе власти.

— Я имею в виду с той стороны — со стороны власти.

— Пока меня и так все устраивает, а что дальше — жизнь покажет. 

Источник: rbc.ru

Оставить комментарий

Ваш email нигде не будет показанОбязательные для заполнения поля помечены *

*